Загадка разгадана: ФРС осуждает себя и в то же время, себя оправдывает

Учитывая то, что экономические рынки в очередной раз попали в свою ежегодную колею, политикам имело бы смысл попытаться объяснить их постоянные неудачи. В конце концов, это не восстановление, которое нам обещали. Мало того, что наблюдается замедление реального сектора экономики США, в Европе происходит повторная рецессия (и довольно темная в этот раз), а Китай относится несерьезно к тем уровням, которые несколько лет назад считались для него эквивалентом экономического самоубийства.

В верхней части реального сектора экономики, триллионы новых валютных единиц по всему миру, не попали в повторное сжижение мировой банковской системы. С помощью академических мер строго определенных теорий, центральные банки привели в исполнение одну дозу яда ликвидности за другой, отлично заманивая свою намеченную цель в совершенно других обстоятельствах, нежели изначально предполагалось.

Для каждой казначейской облигации США, приобретенной QE, это означало снижение четырех (по оценкам МВФ о межбанковской скорости залогового обеспечения) эквивалентных механизмов финансирования, так как была выделена цепь перезакладывания. ЕЦБ повторил ошибку в своей LTRO (антикризисная операция долгосрочного рефинансирования банков центральным банком), создав почти триллион новых евро, что, в конечном счете, привело к вычитанию из общей ликвидности. Это произошло в результате того, что кажется, периодически повторяющимся слепым пятном перезакладывания невежества. Одним словом, в последнее время, необходимо ответить на многие вопросы, так как капитализм принимает как популистский, так и элитарный характер.

Отсутствие обещанного восстановления и функционирования банковской системы еще незначительная проблема по сравнению с 2008 годом. Там были заламывая рук и выслушивания, большое количество израсходованной бумаги и чернил для освещения темы в менее чем решительной манере, для того, чтобы конкретизировать то, как именно кризис мог развиться в такую сложную, современную систему.

12 июля 2012 года, в эссе в Федеральный резервный банк экономического журнала кратких обзоров Сент-Луиса, автор Даниэль Торнтон, вице-президент и советник по экономическим вопросам банка признается, что денежно-кредитная политика была неудачей, или, по крайней мере, ни к чему не привела, возможно, тем самым, отвечая на некоторые критические замечания, которые продолжают преследовать режим центрального банка США. Под заголовком “Эффективность денежно-кредитной политики: история двух десятилетий”, в статье описано то, как выглядит обновленный честный итог накопленных неудач:

«Тот факт, что есть небольшое различие в экономических показателях за последние два десятилетия, несмотря на заметную разницу в денежно-кредитной политики, соответствует теоретическим и эмпирическим данным о том, что денежно-кредитная политика не имеет постоянного влияния на реальные переменные и скептицизм в отношении эффективности канала ее процентной ставки в целом. Это также поднимает вопрос о возможной эффективности обязательства Федерального комитета по операциям на открытом рынке, связанных с поддержанием процентных ставок по краткосрочным кредитам, начинающихся с нуля до конца 2014 года».

Регрессионный анализ господина Торнтона показывает, что, несмотря на относительно жесткую денежно-кредитную политику в 1990-х годах (в соответствии с его предположениями и определениями) и относительно свободную денежно-кредитную политику в 2000-х годах, наблюдалось небольшое изменение в общем поведении, как инфляции, так и безработицы. Это было похоже на то, как если бы денежно-кредитная политика стала невидимой или амбивалентной к поведению любой переменной:

«Кажется, что отсутствие рецессии и финансового кризиса денежно-кредитной политики, практически не повлияло на рост производства и безработицы».

Но то, что звучит как признание неэффективности, в действительности, является ловким превращением в освобождение от вины. Единственный способ прочитать данное заключение, это убедиться в том, что масштабы разрухи в 2008 году являются не только виной Федеральной резервной системы, потому что денежно-кредитная политика ФРС является непригодной для реального сектора экономики. Поскольку денежно-кредитная политика была показана «с теоретическим и эмпирическим доказательством того, она не имеет постоянного влияния на реальные переменные», тот факт, что она могла бы поспособствовать Великой рецессии и Великому Ожиданию (для восстановления) является невозможным.

Это теоретическое доказательство исходит из отверженной философии основного экономического канона о том, что деньги нейтральны. Он воспринимается как доказанный факт, что за пределами краткосрочной перспективы изменения в деньгах, в целом, нейтральны для экономики. Исследование Мистера Торнтона появилось для того, чтобы вернуть данное утверждение с эмпирическим доказательством. Но, так же как слепое пятно центрального банка на перезакладывание, есть все основания сомневаться в «эмпирическом» свидетельстве благодаря современной математической тенденции по отношению к GIGO (мусор на входе, мусор на выходе).

Потенциал для денежной ненейтральности не захвачен математическими переменными и предположениями – нейтральность уже встроена в модели в качестве «неизменной науки». С одной стороны, в то время как г-н Торнтон занимается уничтожением рецессий и финансового кризиса из данных, встроенных для эмпирической проверки выводов, логика, сама по себе, только предостерегает от такого комфорта.

Если вы считаете, как считает он, что рецессия и финансовый кризис были вызваны необъяснимыми внешними факторами за рамками расследования, тогда есть смысл устранить их. Но если вы вообще не знали о логической связи между ценами на недвижимость, потребительскими расходами, а также о взрыве теневых экономических рынков, по крайней мере, движение за пределы простых математических допущений может правдоподобно предложить более понятное отклонение.

Также приносящая беспокойство, как и актив инфляции, денежная ненейтральность гораздо более зловещая. В прошлый раз я писал о том, каким может быть худший аспект идеи ненейтральности. Для главной экономики, как для кейнсианских, так и для монетаристских убеждений, идеи совокупного спроса являются бесспорными. При ближайшем рассмотрении, идея заключается в том, что любая и каждая деловая активность является идеальной заменой для любой и каждой деловой активности, разваливающейся на глазах.

Может ли кто-нибудь на самом деле сделать так, что правительство, платившее своим рабочим за постройку пирамиды в пустыне, точно такое же, как Wal-Mart, нанимающий столько же сотрудников для работы в своих магазинах – даже если предположить, что уровень заработной платы будет одним и тем же? Эти два вида деловой активности будут появляться в таком же виде в экономических счетах (РЛД (Располагаемый личный доход) и ВВП будут устанавливаться, соответственно, выше), но осуществляться по далеко разным причинам и намерениям. Обычная экономика не заботится о различии, после того, как принято предположение, что деловая активность равномерна и, следовательно, отлично замещена.

Реальная экономика, в отличие от академической рамки, в настоящее время происходит далеко за пределами, и намерение здесь имеет огромное значение. Может быть, есть некоторая эквивалентность этих видов деятельности в краткосрочной перспективе, но здоровая экономика нуждается в производственной деятельности, которая является одновременно выгодной и устойчивой.

В настоящее время, реальное богатство является показателем устойчивого производства. Но чем больше денег тянут к правительству для наполнения «автоматических стабилизаторов» в отсутствие «частного спроса», тем больше производительной мощности передается в места, где она наиболее полезна для будущего устойчивого развития. Хотя некоторые комментаторы называют это вытеснением, я думаю, что это что-то большее.

Не все виды экономической деятельности одинаковы, а разница в составляющих экономики заключается в том, чтобы найти правильное сочетание деятельности, то, что создает экономическое здоровье (или восстанавливает экономические разрушения из нарушений, то есть то, что называется, восстановлением). То, как деньги и денежно-кредитные политики содействуют «неправильному» сочетанию активности, точно говорит о ненейтральности.

Если денежно-кредитная политика может деформировать текущую деятельность из сферы оптимальности, и если это касается стабильности, тогда нельзя сказать, что деньги демонстрируют нейтральность, потому что это напрямую повлияет на долгосрочную траекторию экономического потенциала. Скорее всего, там действительно существует (и спорю, что большая вероятность существования) очень реальная альтернативная стоимость видов деятельности, в поисках которых находится краткосрочный монетаризм (а также, к слову и кейнсианизм).

Так как альтернативная стоимость «неправильного» смешения, продиктованная проводившим активную политику монетаризмом, или фискализмом, растет по отношению к органической активности, можно будет ожидать, что долгосрочная траектория экономического потенциала пропорционально снизится, так как искусственный, замещенный рост практически не делает никакого акцента на устойчивое развитие. Возможность того, что общие экономические активности не самые лучшие заменители в обширном спектре возможностей, не может быть смоделирована современными методами, даже если бы она была рассмотрена и абсорбирована в теоретическую структуру существующей валютной «науки». Как и в инновационный потенциал.

Насколько преклонение перед совокупным спросом искажает акцент на краткосрочную цель активности ради активности, настолько денежная ненейтральность может потенциально влиять на жизненно важную роль инноваций, и связанные с ней роли производительности. Хуже простой и узкой направленности на совокупный спрос, может быть только ненейтральность в производительности, а инновация, на самом деле, может быть еще хуже, и, возможно, даст гораздо более полную теоретическую структуру для Великой рецессии и Великого ожидания.

Капиталистическая система нуждается в конкуренции. Конкуренция должна сама по себе, естественным образом, возникать из амбиций экономических агентов. Тем не менее, из-за таких разнообразных различий, как талант, погода, региональные особенности, или просто удача, конкуренция часто понижается из-за часто повторяющихся успехов «победителей». Некоторые предприятия просто «лучше», чем другие, и, следовательно, могут добиться успеха на уровнях, превосходящих своих конкурентов. Частью «лучшего» является инновация, а те, кто могут успешно внедрять и объединять инновации выиграют гонку до конца.

Процесс конкурентных инноваций представляет собой то, что мы называем производительностью, возможность использовать вклады лучше или дешевле, чем другие. Успешная инновационная производительность приводит к положительному эффекту масштабов в экономике, так как предприятия успешно конкурируют за долю на рынке. Экономическая система и общество, в целом, получают выгоды от конкуренции, управляемой производительностью. Но данная система имеет известные ограничения, тем более что экономия, обусловленная ростом масштабов производства, становится все более и более концентрированной.

Так как «победители» в гонке за положительными эффектами масштабов и долями рынка накапливают еще больший масштаб, они начинают устанавливать предельные цены, значительно ниже возможностей своих конкурентов для выживания. В конце концов, учитывая высокую степень разности в потенциальных продуктивных ценах и масштабах, система заканчивается объединением в картели или монополией (это то, что в значительной степени, произошло в сельскохозяйственном секторе).

Центральный парадокс капитализма заключается в том, что успешная естественная, продуктивная инновация, в конечном итоге приведет к борьбе с конкуренцией, и, следовательно, к разрушению и долгосрочной неисправной работе.

К счастью, есть естественная проверка по этому парадоксу: разрушительная инновация (тот, кто думает, что Федеральная торговая комиссия на самом деле проверяла объединения в картели, просто не обратил внимания на это). Разрушительные инновации представляют собой новую продукцию или даже отрасли промышленности, возникающие из успешных стремлений оспорить устойчивое состояние промышленности, или даже экономическую систему.

Истинная жизнерадостность в экономике не связана с финансами. Несмотря на современные методы моделирования, которые, принимаются иначе, бодрость и жизнерадостность в экономике не являются шаблонными реакциями на математические манипуляции финансовых затрат, они просто представляют собой простое человеческое желание построить лучшую мышеловку, которая совершенно не связана с реальной процентной ставкой и формой кривой производительности.

Мы видим примеры разрушительной инновации на работе в так называемом жизненном цикле бизнеса. Небольшие, недавно созданные фирмы вытесняют «зрелые» и авторитетные предприятия, которые когда-то сами были разрушителями. Бесконечный парад разрушительных инноваций является двигателем для восстановления конкуренции, проверяя естественную тенденцию к асимметричной масштабируемости.

Здоровая капиталистическая система содержит одновременно как продуктивную, так и разрушительную инновацию. Слишком большое количество продуктивной инновации приводит к застою картелизации, в то время как слишком много разрушительных инноваций приводит к хаосу и беспорядку (потенциально).

Так же, как финансовая экономика нуждается в здоровом балансе спекуляций и инвестиций, долгосрочная траектория потенциала реальной экономики основывается на балансе этих типов инноваций. Все, что нарушает этот баланс (и это не статическое равновесие, это динамическая концепция взаимодействия человека) разрушает экономический потенциал. Обоим элементам производительности необходимо оказаться в затруднительном положении динамической конкуренции.

Даже если общепринятая точка зрения постулирует «Великую умеренность», как вершину современного экономического понимания и пересечения с умеренным централизованным планированием, она представляет собой довольно поразительный недостаток разрушительной инновации. Конечно, интернет достиг зрелости за определенный период времени, но «Великая умеренность» была просто вознаграждением ранней инновационной работы. Технические любимцы этого периода, начиная с компьютера и телекоммуникационных компаний и заканчивая биотехнологиями, начали свою работу в 1970-х и 1980-х годах. А где новые инновационные любимцы, которые начали работать в 1990-х и 2000-х годах?

На протяжении уже довольно длительного времени, развитые страны (начиная с США) получают удовольствие от разрушительных инноваций, которые породили новые отрасли промышленности и производственную мощность, о которых не могли мечтать в предыдущем поколении. Они были подобраны, по-видимому, шаг за шагом, производительными инновациями, так как технология служит для создания новых производств одновременно с продвижением роста потенциала многих существующих секторов.

Начиная с интернет революции, не было ничего создано в подобном масштабе, не было даже новых промышленностей, которые могли бы передвинуть реальный сектор экономики на следующий этап производственного потенциала. Является ли совпадением, то, что эта дыра в подрывной инновации появилась в одно и то же время, что и вершина монетаризма?

Конечно, корреляция не является причинной обусловленностью, но нельзя отрицать логику этой линии исследований. Одной из ярких особенностей «Великой умеренности» был, опять же, высокий темп инфляции активов. Такая денежная инфляция имеет много путей для поддержания себя самой, не последним из которых является то, что центральные банки намеренно занимаются турбонаддувом кредитной системы производства. Методология циркуляции кредитного перевозбуждения определяет конечный путь для инфляционных денег.

Например, в начале и середине 1980-х годов, американская финансовая система увидела свой первый настоящий пузырь в пространстве бросовых облигаций. Бросовые облигации были особенно полезны в качестве средств для финансирования приватизации и активности по слияниям (появление излишнего выкупа за счет кредита). В условиях инфляции цен на активы, эти виды процессов, основанные на кредитах, способствовали росту цен на активы, проводимые в качестве крупных рыночных премий, в то же время наблюдается вывод или сокращение поступлений акций.

В реальном секторе экономики, пузырь бросовых облигаций был просто первым применением вторжения инфляции активов в парадокс производительных инноваций. Вместо того чтобы помогать отбирать разрушительные инновации у большого количества появляющихся фирм, так как они сократили позиции на продуктивные цены благодаря росту масштаба экономик, данный вид такого слияния подтолкнул процесс картелизации наверх, намного выше пределов, куда было бы невозможно попасть без денежного импульса. Большие предприятия стали больше, во многих случаях из-за искусственного обилия кредитов. Доступ к щедрости Уолл-стрит был более важен, чем удачно внедренные инновации и производственный потенциал.

Мании по поводу слияний и продуктивной экономии, обусловленной ростом масштаба производства, продолжаются почти непрерывно с начала 1980-х годов. Компании в данных собственного потока денежных средств ФРС (Z1), приводят к тому мнению, что становится совершенно ясно, что предельная волна денег в американской системе находится не в самих акциях, она идет от них. Говоря другими словами, эти кредитные активности способствуют финансированию прекращения собственности с рассредоточенного резерва частных инвесторов к концентрации все больших и больших предприятий среди уменьшающихся коллективов владельцев (в сущности).

Для всех, кроме нескольких лет «Великий умеренности» (1983-2007) , это были отрицательные потоки на акции, так как кредитные деньги были использованы для извлечения права собственности на производственные мощности. Так как этот процесс представлял собой растущий процесс инфляции активов и предполагаемого «эффекта богатства», ему способствовала нормативно-правовая база и вид умеренного централизованного планирования. Предприятиям больше не нужно было вести конкуренцию. Они могли использовать дешевое финансирование и чрезмерно большие кредиты просто для того, чтобы выкупить их, без необходимости проходить через проблемы инновационных путей к более зрелой стадии бизнес-цикла.

Снижение конкуренции и уменьшение предельного уровня инноваций просто прошли мимо производственных процессов инноваций, которые так и не появились, и перетекли в жизненную арену разрушительных инноваций. Такое большое количество разрушительных инноваций является результатом борьбы конкурентов за каждый базисный пункт доли рынка, так как необходимость порождает индивидуального гения.

Удаляя конкурентные препятствия посредством нездорового уменьшения легких денег, монетаристский импульс сжал острый край лезвия здоровой, конкурентной и, следовательно, инновационной окружающей среды. После того, как конкуренция была сокращена без инноваций, дешевые кредиты оказали услугу зрелому бизнесу, поскольку предприятия стремятся приобрести или отбить потенциальных разрушительных соперников, прежде чем они получат то, что собираются получить (например, Microsoft против Netscape). Волна монетаризма была тупым инструментом для защиты законных интересов зрелых предприятий (что сделали технологические любимцы в 2000-х годах, кроме защиты их собственной территории?).

Затупление монетаризма также распространяется на отдельные стимулы. Еще до появления активистского центрального банка, единственным понятным путем к несметным богатствам был путь к созданию и строительству реальной продуктивной империи. С 1980-х годов, но особенно в последние два десятилетия, путь к несметным богатствам представлял собой управление активами и финансовую экономику.

Магнаты прошлого были промышленниками, которые создали нечто из ничего. Современные магнаты это менеджеры хедж-фондов и многочисленный торговый персонал Уолл-стрит. Объединение доступного индивидуального таланта уклонило от реальной производительности в финансовой экономике – гуру математики из «Лиги плюща», которые могли бы себя применить в создании новых реальных технологий в экономике, неудержимо перетягивали на Уолл-стрит в связи с квантовой торговлей и «управлением риском».

Даже за пределами воспринимаемого верхнего уровня способностей, в последние двадцать лет или около того, люди были вырваны из реального сектора экономики, увлекаясь финансовыми средствами. Вместо того чтобы начать продуктивный бизнес, они становились дневными трейдерами и флипперами в сфере недвижимости.

Масштабы пузырей в сфере активов означают, что альтернативные издержки реального сектора экономики в пользу финансовой экономики могут происходить только при массовой утечке талантов. Таким образом, все огромные финансовые инновации за последние два десятилетия были сделаны за счет инноваций в реальном секторе экономики.

В целом, так как импульс монетаризма в актив инфляции будет и дальше увеличиваться за счет роста все большего и большего количества предприятий, он приведет к тому, что реальный сектор экономики потеряет маргинальные субъекты, которые, возможно, внесли свой вклад в столь необходимые разрушительные инновации, и которым бы, возможно, удалось сломить парадокс капитализма.

Поступая таким образом, этот безудержный монетаризм вытеснил и заменил истинный капитализм посредством картелизации или назначения на посты по знакомству, тем самым, избавившись от своего механизма самокоррекции. В связи с этим, пожалуй, самый мощный и предосудительный аспект этой достаточно четкой ненейтральности заключается в том, что монетаризм проложил путь большому государству.

Увеличивающийся монстр расходов федеральной системы в США, и более зрелые системы в Европе, никогда бы не достигли тех высот, которых они достигли без огромной поддержки легких кредитов и инфляции цен на активы. Сочетание бумажных денег, огромного потенциала для частичной кредитной экспансии в связи с переходом к позиционированию процентной ставки и встроенной регулирующей пользе «безрискового» государственного долга существенно лишат растущего глобального великана самокорреляции рынка.

Ввод нормативной санкции в государственный долг, состоящий из установленного уровня спроса, который исказил реальную стоимость государственных кредитов, позволил уровням кредитов превысить любые разумные пороги в соответствии со стандартами свободного рынка. Фактически, повышение материализма в сфере финансовой экономики было идеально выровнено с помощью увеличивающихся щупальцев политической досягаемости. Банковская система и политическая система работают в почти идеальном симбиозе денежных потоков и поддержки регулирования.

Монетаризм действительно извращает и искажает капитализм свободного рынка, где данное искажение отображается отпечатками и фрагментами ненейтральности. Это привело к росту картелей, одновременно с экспоненциальным ростом государственного сектора. Система, которая оценит совокупный спрос превыше всего, в конечном счете, найдет путь наименьшего сопротивления к своей цели: картелям и государственным расходам. Но такая система, которая ищет только общую, краткосрочную активность, в конечном счете, придет к тому, что слишком много людей будут ждать строительства этих пустынных пирамид, и это действительно лучше, чем то, что они наработают в Wal-Mart.

Устойчивость и намерения хозяйствующих субъектов значат больше, чем активность ради активности. Заполнение автоматических стабилизаторов и индуцированного монетаризма посредством кредитов служит лишь для заполнения пропасти, перед которой стоит экономика. То, что может спасти экономику от этой пропасти, это только разрушительные инновации и истинное создание богатства, но эти процессы являются долгосрочными и не предлагают простых ответов искаженному капитализму, и не подходят математическому полю современного монетаризма. Настоящий капитализм несовместим с любой формой совокупного спроса и централизованного планирования.

В настоящее время в сумерках апатии, порожденных анестезией «Великой умеренности», статус-кво должен быть сохранен любой ценой: если интересы укрепились, они должны работать. Модели не могут включать данный статус, но совокупный спрос и искажение капитализма, как и истинный капитализм, должны иметь реальные ограничения. Великая рецессия, действительно была не более чем провалом, не подлежащим отмене инфляции цен на активы. Без маски инфляции цен на активы была обнаружена атрофия производственного потенциала реального сектора экономики в США и Европе.

Господство финансовой экономики, в связи с «ненейтральностью», привело к отсутствию продуктивной и разрушительной инновации при проверке превосходства картеля по краям (которые не считаются незначительными), одновременно подрывая острую конкуренцию и производственный потенциал и возможность изобретательности для того, чтобы вырваться на свободу. Великое ожидание не более чем ослабленная способность соответствовать эху чрезмерно расширенных суждений, незакрепленных бумажных денег.

Нет никакой тайны по поводу «встречного ветра», который продолжает преследовать и мистифицировать денежно-кредитную политику. Мировая экономика не попала в повторную рецессию с помощью некоторых невидимых магических сил, тайно замышляя что-то против добродушных усилий центральных банков.

Вместо этого, единственное, к чему стремятся центральные банки это получить точное количество яда, которое указывает на их внимание. Обычная экономика продолжает верить и эмпирически «доказывать» то, что теория нейтральности денег является действующей и предоставляет им, в их умах, неограниченные возможности для вмешательства и манипуляций над любым краткосрочном периодом (хотя все труднее становится утверждать, что эти чрезвычайные меры являются «краткосрочными» вот уже почти пять лет.

Возникновение паники в 2008 году и нерешенные и неубранные барьеры на пути восстановления в последующие годы, тем не менее, в полной мере свидетельствуют о ненейтральности, текущей форме эмпирических доказательств того, что их модели никогда не смогут доказать несостоятельность. И мы все обречены на это.

Источник: zerohedge.com

Поделиться

Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Одноклассники

Похожее:

категория: Аналитика

Оставить комментарий

Вы должны войти чтобы комментировать.